Боль прошла.
Не разрывала изнутри, пытаясь вырваться из грудной клетки, царапая нервные окончания раскаленным лезвием. Перестала оглушающим набатом бить по голове, кружить в водовороте разум, так что окружающее пространство в дикой пляске проносилось вокруг. Окружающая тьма, бесконечная, всеобъемлющая, с отсутствующими красками, что забралась в легкие и свернулась там ужом — вот и все, что составляло новое время, секунды, обратившиеся в вечность, отсчитывающие бесконечное веянье, проносящиеся мимо со скоростью, с какой солнечный свет несется через черноту космоса, чтобы коснуться поверхности.
Вселенная не бесконечна, как утверждали многие, на самом ее краю есть места, самый край, за которым нечто большее, чем просто пустота, объемней, чем самые известные материи. Та самая, где разум сливается с чем-то еще, что нельзя толком описать, но зато можно прекрасно почувствовать, нервные окончания вне тела, по которым стремительно проходит электрический ток. И где-то среди всего этого крохи воспоминаний, обрывочные эпизоды, горькие на вкус и тяжелые, словно весь вес мира.
Его первый вздох приносит только боль.
Горьким ядом и рвотными позывами, забившимися где-то в горле, он хрипит, сплевывая черную жижу, кашляет так, что горло дерет острыми лезвиями. Мышцы крутит, кости хрустят где-то внутри, а перед глазами цветное еле различимое марево, которое медленно приобретает образ потолка — резного, темного, каменные лица с него смотрят, разинув свои пасти в немом крике. Иней легкими мазками тянется по неровным каменным стенам, забивается в темные щели с желтыми разводами.
— Это было… ожидаемое. — Глухой голос заставляет повернуть голову, собственные мышцы под кожей тугие, словно натянутый канат, с трудом могут функционировать. Иссушенная фигура отрекшегося склонилась над ним, тонкие серые пальцы с длинными ногтями сжимали старый посох и несколько кристаллов ярко сияли, голубой свет черные тени отбрасывал на все поверхности, вырисовывая немыслимые узоры. Золотые глаза отрекшегося без зрачков уставились прямо на него. — Ох, ваше величество, как же это было ожидаемо.
Из горла вместо слов исторгается лишь очередной хрип, словно предсмертный стон какой-нибудь твари. Андуин приподнимает руку, пытаясь дотянуться, его пальцы такие бледные, практически серые, хватают воздух, второй рукой он сжимает горло в какой-то слабой попытке восстановить речевой аппарат.
— О, не волнуйтесь, в первые мгновения это всегда так. Все же в таких вещах опыта нет ни у кого, вы привыкните. — Он наклоняется ниже, помогает подняться, все тело отзывается с трудом, сгибать и разгибать как руки, так и ноги, было столь сложно, как будто затекли после долгого лежания. Что же он такого делал в последние сутки.
Ах да — он умер.
Андуин вскидывает голову, последние секунды жизни проносятся в его сознании, черное марево тьмы, разбивающее потусторонние цепи, схватка космической силы и самой смерти, клинок в чужих руках, перепуганные глаза, осознание свободы через боль, холод в собственных окончаниях и усталость, что тянула в сон. Его плен в Торгасте и долгие дни-месяцы, перемешанные между собой, словно ссор, овеянные холодом невидимых кандалов, сомкнувшихся на его душе. Он вновь хрипит, сплевывает черную свернувшуюся кровь прямо на пол, что растекается уродливой кляксой и шевелит губами, словно настраивая один из этих гномских приемников. Стоящий рядом отрекшийся с интересом пододвигается ближе, желая расслышать.
— ...меч. Где мой меч? — Андуин смотрит внимательно на незнакомца и тот растягивает рот в улыбке, обнажая железные зубы и вбитые прямо в нёбо набойки, чтобы нижняя челюсть не падала.

Штормград был ему домом, с самого рождения. Все самые теплые воспоминания, все его переживания, его смех и его надежды — стены крепости помнили просто прекрасно, как и боль, как грусть, как неуверенность в себе. Кусками облупившейся штукатурки со здания, они облазили с него, стоило мертвому коню под ним продвигаться все дальше и дальше вглубь столь хорошо знакомых улиц. Представители ордена мертвых рыцарей были не в новинку в этих местах, на них могли поглядывать с опаской, но и только, слишком много времени прошло с тех пор, как первые из них вошли в город и поклялись в верности Ринну. А народ, как известно, ко всему привыкает. Но пока что они выглядывали из окон, на улицу выбегали, бросая все свои дела, широко распахнутыми глазами рассматривая их короля, что действительно погиб, они все это знали, само его явление тому доказательство. Взгляды их были разными: удивление, страх, презрение, надежда, неверие. Их молчание говорило о многом — народ попросту не знал, что произойдет дальше, будет ли так, как уже однажды случилось с другим принцем, почти королем, а может пойдет по иному сценарию. что вообще может произойти за это время…
И лишь только шепот разносится вдоль каналов.
   — Король вернулся…

— Я не понимаю… — Туралион расхаживал взад и вперед по всему кабинету, сочленения доспехов гремели оглушающе, словно шутиха с гвоздями или же это что-то произошло с его слухом, что стал слишком чутким. Андуин по инерции дотронулся до кончика уха, пытаясь отрезать весь лишний шум, мешающий сосредоточиться. — Нам сказали, что вы были во власти Тюремщика, что единственный выход из этого оказалась смерть, Герой… что ваше тело должно было быть погребено, если это проделки Орды…
— Орда тут не причем и в этом я могу вас уверить, — он поднял ладонь, прерывая дальнейший поток монолога. — Поднявшая меня сила — это нечто большее, чем территориальные склоки. — Генерал нахмурился, а Андуин сделал вид, словно этого не заметил, проведя ладонью над столом, свет окутал пальцы, игривыми светлячками кружась в своем хороводе. — Я точно уверен, что являюсь тем, кем был и всегда, сомнения… понятны, но излишни. Мой долг, как и всегда, заботиться о народах Альянса и принести им мир и процветание, именно этим я и буду заниматься, как и положено королю.
Эта мысль была одной из самых первых, самая въедливая, столь долго вбиваемая в голову, что отчеканилась в черепное коробке своими гранями. Он довольно долго размышлял о том, почему вообще возродился, в конечном итоге придя к мысли, что с ним случилось тоже самое, что и с Калией когда-то — Свет воскресил его для великой цели, куда как большей, чем просто умереть в холодных коридорах во имя устранения планов того, кто звал себя Тюремщиков. И что ему следует, в первую очередь, заняться именно этим.
— Какие-то проблемы, генерал? — Туралион не всегда был солдатом, он, точно так же, как и король, начал со жречества, только после войны став одним из первых паладинов этого ордена, идя вслед за Андуином Лотаром. Он был ценным, но слишком упертым в своих теологических мыслях.
— Некоторые дворяне выказывают… беспокойство, по поводу того, что вы не совсем живой, в данном случае, что вы буквально стали похожи на одного из этих рыцарей смерти из Цитадели ледяной короны и что не можете занимать престол. — Генерал выглядел и правда встревоженным, в глазах его плясали отблески огней и собственных сомнений, с которыми приходилось бороться.
— Невозможная чушь, не считаете? — Андуин улыбнулся, что-то внутри него зарокотало, но он подавил это, сжав в тиски. — Разве не я последний из Риннов, семье которых они, как и вы, принесли клятву верности? Разве я не жив, не в своем разуме и не могу отдавать логичные и понятные приказы? Разве есть еще один Ринн, способный занять этот трон? — Генерал коротко кивнул. —  Тогда вы знаете, что делать с теми, что ставит под сомнение монархическую династию и ее права.
Туралион кивнул головой еще раз, поклонился, после чего покинул кабинет, оставив своего короля в полнейшем одиночестве.

Они приходили поглядеть на него, словно на зверя в клетке, удостовериться, что слухи, разнесшиеся ураганом, действительно правдивы. Что их король, любимчик Света, похищенный в Утробу и убитый в Торгасте, вновь вернулся, не совсем живой, Но все еще решительно желающий привести свою страну к процветанию. Они наблюдали за ним с украдкой, прямо как в первый день его прибытия, их взгляды его не задевали — он научился не обращать на них внимание уже очень давно. А вот страх в ее глазах оказался на удивление обидным, кольнул куда-то в небьющееся сердце и заставил поморщиться.
— Своему правителю принято кланяться. — Он внимательно смотрит на героя, после чего машет рукой. — Идем, герой, у меня есть для тебя задание.
Он встает со своего трона, зал выдыхает, под звуки его оглушающих шагов, направляющихся вдаль от общего большого зала.[nick]Anduin Wrynn[/nick][icon]https://i.imgur.com/fbWIoaS.png[/icon]

В их глазах страх, он это не просто видит, чувствует, как нечто липкое закрадывается все глубже, погружает всю крепость в состояние катарсиса, своими хваткими щупальцами обвивая каждую из башен, что пытается своими острыми пиками проколоть синее небо, сейчас затянутое тучами. В последнее время в Штормграде постоянно тучи. Это можно было бы объяснить весной и непредсказуемой погодой, что всегда приходит в это время, моросью опускается. Но Андуин знал, что Штормград всегда на теплых землях располагался, плодородных, что еще южнее пройди и тут же уткнешься в тропики, где остатки трольих племен все еще пытаются вернуть давно потерянное. Он знает, что сколько бы в свое время солью тут не сыпали, а деревья все так же упорно вверх стремятся и высокая трава пытается все заполонить.
И все-таки мир вокруг изменился.
— Ну конечно. — Он кривится, слушая о неправильности. Истерзанное тело, с холодным сердцем, что где-то внутри бесполезным почерневшим органом застряло, оно ему больше не нужно и это не метафорическая фраза, брошенная в прилив вдохновения, но вполне так явственный факт — все внутри него перестало функционировать, ему больше не нужно, чтобы по телу кровь сердце гоняло, для этого теперь существует магия, что старше всякой жизни.
Он глаза закрывает и перед взоров вновь стены башни, оскалившиеся на него тысячью черепов всех живущих и когда-то живших, разинутых в немом крике, в последней попытке молить о пощаде или же в предсмертных агониях и проклятьях. Нет мира более болезненного, чем агонизирующее изорванное пространство вечных мук, затянутое красной пустотой, вместо неба или космической пустоты. Он молил увидеть хотя бы ее — хотя бы тьму, потому что космические завихрения были ему знакомы, обвивали его точно так же, как и свет, касалась его своими холодными пальцами, напоминая, что он все еще жив. Безумие, завернутое в покрывало темно-лиловых оттенков, цветов, которые не отыскать по эту сторону. Но вместо этого была только серая пустота, вытравливающая из него последние остатки собственного самообладания, по ложке выедая раз за разом и нельзя было толком сказать, сколько же он так провел.
Взгляд неволько касается всех присутствующих — его народ будет служить ему, хотят они этого или же нет, но клятвы намного важней собственного ощущения правильности. Шоу плотно сжимает губы, он как никто другой знает, почему в королевстве раскола не должно произойти, что с народом делает смута и разрозненные мысли, когда вчерашние соседи внезапно обнаруживают расхождение в своих взглядах и обращают прошлую дружбу в самую яркую и жгучую ненависть, от которой все пылает. Западный край все еще ощущает последствия подобного, разрушенные дома, выжженные души, они отстроили башню сторожевого холма заново, но копоть можно отмыть, чего нельзя сказать о воспоминаниях. Его мир — его народ, все это должно выстоять, должно пережить десятки лет распрей, угроз с любой стороны и собственного бессилия выкинуть, отрезать от себя, болезненно, но столь необходимо.
— Я умер. — Это звучит... просто. Андуин с удивлением собственную руку рассматривает, за которую схватились, тактильные ощущение, или что-то вроде этого, остались внутри него, он ощущал вес, ощущал касания, но холодная кожа отзывалась на них иначе, не так, как прежде. Он все помнит, каждое мгновение, боль, перемешанную с горем, но, что куда как важней, с полнейшим смирением. У него был выбор — продолжать служить Тюремщику марионеткой, в очередной раз ощущать, как чужая воля запускает свои холодные пальцы прямо в душу, по кусочку отщипывая от того "Я" коим когда-то он являлся, чтобы потом втоптать все это в грязь, его же руками лишая жизней тех, кто пришел помочь, топя в собственном чувстве вины и бессилия. Или же принять свою участь — очередного Ринна, не пережившего очередного конфликта, коим конца и края нет. Андуин идет по коридорам крепости, здесь он маленьким ребенком бегал, неуклюже задевая огромные вазы и пыльные сине-золотые гардины. Когда-то эти воспоминания приносили ему умиротворение, теплое что-то, в самом сердце расцветающее, о беззаботных днях, от которых осталось только это. Теперь же... — Тогда, в Торгасте, думаю ты помнишь о событиях, что привели к такому исходу? — Он взгляд бросает внимательный, рассматривая чужое лицо — он не сомневался в том, что она винила себя, но ему было интересно знать, насколько глубоко эта вина царапала ее изнутри. — Не волнуйся, в этом деле я не виню тебя. Я принял решение и принял смерть, чтобы другие смогли жить. Хотя бы в этом с отцом мы оказались похожи.
Два десятка лет он думал иначе — все остальные думали так же. Если и было что-то общее между Риннами, то это явно глубоко скрыто было, разные как внутри. так и снаружи, настолько непохожие, что злые языки постоянно об этом напоминали, тихими шепотами сомнение пытались посеять. Сейчас шепотки эти стали намного тише, они более не были полны превосходства — они были полны чистейшего ужаса. Но его это, если честно, устраивало. Пусть боятся, пусть дрожат от страха, пусть этот ужас будем им ошейником его повиновения.
— Я не сомневался в тебе, мой герой. — Рваная улыбка на лице появляется, сухие губы, треснувшие в нескольких местах, обнажают тронутую магией плоть, от которой не сочится ни кровь, ни сукровица, застывшее во времени изваяние, облаченное в магию рун. что вырезаны на его теле вечным напоминанием о тех временах, когда на запястьях и внутри головы его обвиты были цепи. Он руку протягивает вперед, большим пальцем проводя по изгибу рогов, пальцами перехватывая сильнее, когда-то в другой жизни этот жест имел сакральный смысл, позволяя ощущать себя как никогда живым, пробуждая все то, что ранее гасил в себе песком и известью. Но сейчас же внутри была все та же пустота и холод, Андуин приподнимает подбородок, заставляя на себя взглянуть, рассмотреть внимательно.
— Хорошо. Потому что ты будешь мне сейчас нужна. — Андуин подает знак, чтобы наконец поднялись, увлекая за собой все дальше, в темноту коридоров, там где света намного меньше. С того момента, как король проснулся, он более не слышал такого привычного раньше шепота, что всегда составлял ему компанию, можно было бы даже шутить, что собственное психическое расстройство ушло вместе с жизнью, впервые оставив его совсем одного. — Окружающие выказывают опасения и, что куда как важнее, сомнения по поводу того, что я занимаю трон, принадлежащий мне по праву. Для многих нахождение на этой должности представителя... мертвого легиона кажется чем-то кощунственным. Эти волнения представляют истинную угрозу не только моему царствованию, но и общему состоянию страны в целом. Альянсу не нужна еще одна распря, где соседи вцепятся друг в друга и начнут рвать на части, сейчас, более как никогда, Альянс должен быть един перед трудностями.
Он открывает дверь, пропуская в свой кабинет, вокруг лишь только тьма и холод, камин тут больше не топят, свет теперь не так уж и нужен, мертвые стеклянные глаза, сияющие голубоватым светом, прекрасно видят и без зажженных свечей вокруг. Все вокруг такое же мертвое, как и он сам — Андуина это полностью устраивает, он не собирается сублимировать деятельность живого организма, тратя на ничего не значащие нужны ресурсы, которые пригодятся кому-то другому. Извлекая из стопки несколько листов, он протягивает их героя.
— Люди Шоу слушают, внимательно, в это время шепот то и дело грозится перерасти в крик, но резать кому-то глотки или же капать яда, как первоначально предлагал Матиас, будет недостаточно, лишь только еще сильнее подстегнет наших противников и даст им повод выступить против. Что нам нужно, так это демонстрация силы. Лорд Харлоу очень... витиевато высказался о моем возвращении, он объявил меня отродьем, которому смерть будет чем-то милосердным, а так же усомнился в моих правах на престол, не забыв упомянуть, что на отца своего я не особо так и раньше был похож. — Андуин моргнул, словно удивляясь, внутри клокотало, как ему казалось, нечто сродни раздражения. Злости. Обиды. — Лорд удалился в свое поместье, где остается по сей день, вместе со своей семьей. А еще к нему наведываются гости, очень тревожные. — Враг моего врага — мой друг, простая истина, где ты сам определяешь, что есть большее зло, а что еще может послужить тебе. Старая схема, которой жители Азерот пользовались постоянно. — Мне нужно точно знать, правдивы ли эти слухи и, если все же правдивы, то я надеюсь на то, что ты исполнить свой долг, мой герой...
[icon]https://i.imgur.com/NXK563L.jpg[/icon]