В такие дни ничего хорошего не происходит. Ранняя весна, облаченная в серое небо, хмарь, затягивающая все вокруг, набегающая с моря; дождя нет, пока нет, лишь только облака грозно нависают откуда-то со стороны, грозясь, что вот сейчас прольется непогода, заставляя жителей города лишний раз поднять голову вверх, рассматривая небо и хмурясь от неопределенности. В такие дни его кости болели, отзывались на непогоду в тех местах, где когда-то надломились, тянули за мышцы изнутри так, что невозможно было нормально усидеть на одном месте. И чувство... ощущение беды, оно как ощущение грозы предстоящей, только воздух был наполнен не озоном, а привкусом железа и внутри живота сворачивался горьким комом.
Предчувствие беды, жуткой и еле различимой...
У него в голове сотня мыслей  он их толком расфасовать не может, словно запертый в горящем здании — метается от стены к стене, всюду только на огонь натыкаясь, без возможности выбраться. И на плечах словно груз огромный, он к самой земле давит, а Андуин только зубы стискивает, у него нет времени на это. У него времени нет ни на что. Он дрожащими пальцами убирает волосы в глаза лезущие, растрепанные и грязноватые, за эти несколько дней у него не было времени даже подойти к зеркалу и взглянуть на себя, хотя что-то подсказывало, что отражение ему покажет нечто плачевное, что он в глазах каждого читает, кто смотрит на него сейчас.
Ваше величество.
Они тянут это неуверенно, вязко, словно язык их обо что-то спотыкается, они в нем короля не видят, лишь только мальчишку уставшего. Они протягивают ему очередное письмо, донесение, приказ и Андуину приходится его перечитывать по нескольку раз, чтобы точно в смысл написанного вникнуть, потому что буквы перед глазами расплываются — он очень мало спит в последнее время. И ест тоже, у него на месте желудка словно дыра полая, а в горле желчи столько, что ей плеваться можно, лишь только дикое ощущение усталости, но к нему он привык, свыкся с ним каким-то образом за столь короткий срок. Рядом стоит Велен и задумчиво смотрит куда-то вверх, чуть ли не на самый потолок, кто знает, может пророк что-то видит, но спрашивать у него не очень хочется, знать свое будущее тоже. Он и так примерно осознает, что в будущем его ждет — пустота. Или смерть. К ней он тоже был вот близок, совсем недавно половина его стражи оказалась замаскированными демонами и никто об этом ничего не подозревал, лишь только несколько охотников, зараженных скверной, смогли увидеть сквозь завесу морока своими слепыми глазами истинную суть существ, прячущихся по ту сторону. Генн пропал где-то на Расколотых островах, у берегов Штормхейна, погнавшись за королевой-банши, больше увлеченный своей местью, чем состоянием войск; без Тириона дух войск медленно угасал, а там, среди зелени скверны и тем паче; Джайна пропала после их ругани прямо перед всеми и с тех пор Андуин ее не видел и не мог достучаться; Матиас Шоу вел себя все более странно и от того взгляда, что иногда мастер над шпионами бросал, по спине пробегал холодок. Сейчас, в данный момент, Андуин ощущал себя абсолютно один. Потерянным...
Зал был полон шумов — голосов — слившихся в единую какофонию, переговоров и шепотков, которые долетали до края его сознания и жалили каждый раз. Ему не нужно было прислушиваться, чтобы уловить интонацию общую — они боялись, опасались и сомневались. Сомневались в нем. Андуин не мог их винить, он и сам в себе сомневался, как никто другой, машинально продолжая делать то, что обязан был. На что распространялся его долг. Стук копыт отвлек его от общего задумчивого настроения, заставил отвлечься от сухих строчек с ровными столбцами от снабжения, взглянуть вперед. На секунду он улыбнулся, видя знакомое лицо, лицо из его прошлого, слишком простого и беззаботного, когда белое было белым, а черное черным. По сути прошло так мало времени, а по ощущениям десятилетия пронеслись. И он дрожит, словно током ужаленный, от этого отстраненного "король" — так к нему никогда не обращались. Он был принцем, он хотел как можно дольше быть просто принцем...
— В эти темные времена... — ему намного лучше, чем тем, кто сейчас на передовой, кто сражается против зла и готов пожертвовать собой и уж точно ему лучше, чем тем, кто уже мертв, а может, наоборот, намного хуже. Конечно же вслух он этого никогда не произнесет и лишь только тяжкий вздох вырывается из груди и улыбка благодарная. — Мы держимся как можем.
Ему бы хотелось сказать, что он благодарен, что дренейка одна из тех, кто хранит покой простых граждан, там, где-то очень далеко, ему хотелось сказать, что он волнуется, что переживает, когда хаотичный поток мыслей в какой-то момент касается ее, перед тем как унестись дальше к заботам и обязанностям. Но Мироель протягивает компас и на какое-то мгновение весь зал ухает в пропасть. Помятый, покореженный, но все еще такой знакомый, Андуин аккуратно берет изломанную вещицу, открывая тугую крышку и пальцем проводя по портрету еле различимому — лицо на нем размытое, он его абсолютно не узнает — не хочет узнавать. Горький ком рвется на ружу, вырываясь сожалением и болью, обидой на несправедливость этого мира.
— Да... когда я разбирал вещи отца, то не нашел его. Он наверняка взял его с собой, на Расколотые острова, когда Гул'Дан... — голос его срывается и внутри диким ужом сворачивает ему все органы, заставляя поморщиться. Вновь смотря на дренейку, что стоит слишком близко и пытается выдавить из себя хотя бы подобие улыбки. Ни к чему другим печалиться за него, Андуин с этим прекрасно справляется самостоятельно. — Я подарил этот компас отцу на день рождения, перед тем, как наши корабли оказались на берегах Пандарии. — Слабая улыбка тронула губы — это были вспоминания далекие, такие теплые, но словно не его абсолютно, а сам так... наблюдатель сторонний. — Как давно это было. С того дня, как началось вторжение, у меня не было времени ни обдумать, ни погоревать. Так не должно быть... — Андуин замолкает, продолжая большим пальцем проводить по краям измятого изделия; наверное, его все еще можно восстановить, а стрелка вновь будет показывать на север, но какой в этом теперь смысл? Он плотно губы сжимает, ему не хочется здесь быть, ему вообще не хочется ничего. Возможно какой-нибудь темный угол, в котором не будет ничего видно и все забудут про этого Андуина, а его существование на некоторое время станет для всех мистической тайной. Но нет, взгляд касается бумаг и донесений, всего того, что не может ждать, ведь от этого зависит чья-то жизнь на передовой и он со вздохом откладывает компас на подлокотник. — Спасибо за это... — он на миг замолкает, раньше он мог обращаться к ней как к другу, как к тому, кто всегда был рядом, но он не был королем, а она не была... взгляд касается знаков ордена паладинов, — миледи. Вы наверное устали с дороги, вам подготовят комнату. И я прошу извинить, сейчас очень много дел... — он вновь тянется рукой к неубывающей стопке и на этот раз Велен поворачивает голову, выходя из своего затянувшегося транса. Хотелось бы тоже так сбежать от всего.

Ночь в Штормграде далеко не тихая, город никогда толком не затихает, туманом морока темноты разбавленный, особенно улочки торгового квартала, которые он старательно огибает, прячась в тенях и сильнее на глаза капюшон натягивая. Его пальцы дрожат и в ногах слабость дикая, холод и ноющие кости. Он всегда служил Свету, но сейчас скрывается во тьме, подходя к дверям собора. И пусть это необоснованно и глупо, тем более сейчас, когда почти каждый готов обернуться демоном и всадить клинок тебе в спину, Андуин не может отказаться от дикого желания быть сейчас именно здесь. Свет всегда оберегал его, спасал и баюкал, отвечал на его мольбы, шептан нежным голосом где-то в сознании, что все будет хорошо, придавая уверенности и сил. Он идет между высоких колонн, освещенных светом десятка свеч и лишь только маленький служка зевает и трет глаза где-то в самом углу — уже слишком поздно, но собор открыт в любое время суток и для каждого страждущего и ищущего утешения. Андуин опускается на колени перед ликом Света, глаза поднимая на изображение такое знакомое.
— Пожалуйста. — Его мольба больше похожа на скулеж, но кто сейчас в этом обвинит, он слаб как никогда и потерян. Он не знает что делать, он не знает как быть, а кругом лишь только сотни глаз, что к нему устремились, что ждут от него действий, а он и не знает, что делать должен. — Скажи, что с ним все хорошо. Скажи, что он обрел покой...
Но Свет безмолвствует и что-то глубоко внутри Андуина потухает, как и сам Свет.[nick]Anduin Wrynn[/nick][icon]https://i.imgur.com/fbWIoaS.png[/icon]

Мерный гул собора словно в медитативный сон вводил, рассеянный свет от сотни свечей, тут зажженных, играющих среди цветных витражей, что демонстрировали эпизоды из тяжелой доли человечества, полудрему навевал. Он стоял на коленях перед этим алтаем, на котором высились регалии Света, великой благодати, что должна была их защищать, рассматривая края солнечных острых языков, распространяющихся во все стороны. Сюда приходили за утешением, сюда приходили в час нужды. Долгие годы он искал здесь ответы и ему казалось, что не спроси, у Света на все есть свой ответ, он успокоит твое сердце, он поможет унять душевную боль, он заштопает эти раны, вспоротые где-то очень глубоко.
Но Свет молчал.
Сколько не взывай к нему, сколько не проси — он продолжал оставаться немым, он не желал отвечать на один, самый важный вопрос, который продолжал вновь и вновь задавать Андуин. У него так много дел, бьется в голове мысль, что ему сейчас нужно не здесь быть, самого себя жалеть, лить слезы напрасные, а в крепости, помогать остальным планировать очередное отражение атак Легиона. Но кто он такой по сравнению со всеми этими героями, всего-лишь мальчишка, у которого нет ни опыта, ни пережитых сражений, в которых он мог бы участвовать, где мог бы хоть немного помочь...
Он слышит чужие шаги и ни с чем их не спутать, юный король научился различать, кто стоит за его спиной и кто притаился в тенях, пришлось научиться. За эти несколько месяцев на него уже пытались покуситься несколько раз, демоны принимали облик тех, кто до этого всегда был рядом, занимали чужое место и неизвестно, кто перед тобой, друг или же тот, кто решил использовать его личину, чтобы нанести удар в самое сердце.
— Его и правда волнует мое состояние или просто Седогриву нужно, чтобы все было по правилам? — горькая усмешка на лице рваной раной появляется. Генн одержим местью и яростью, он уже благополучно разбил их Гнев небес о скалы Штормхейна, лишив возможности быстро перебрасывать войска между островами, просто потому что гоняться за банши оказалось важней, чем сгруппировать войска на заставе охотников на демонов; это вылилось с долгое ворчание Кадгара и более злобное шипение жрицы, которая в итоге отправилась к своему мужу на передовую, вместо того, чтобы и дальше продолжать планировать наступление. В итоге сейчас рядом с ним остались только Седогрив и Велен и, если один выказывал нетерпение, то второй постоянно просил повременить и не делать поспешных действий, что могут им стоить еще более дорого. По сути своей король Гилнеаса и дренейский пророк просто рвали его на две части, пытаясь заставить выполнить сразу два условия сразу.
— Свет мне не отвечает. — Андуин поднял голову, рассматривая витиеватый витраж, словно в нем ответы искал на свои вопросы. — Он замолчал, когда я узнал о смерти отца. С того самого момента я умолял ответить мне, сказать, что с отцом все хорошо, что он нашел покой, что он наконец встретился с матерью и они теперь счастливы, сказать мне хоть что-нибудь... но Свет молчит. Кажется, высшие силы меня бросили...
Он всегда был так уверен в том, что Свет его никогда не оставит, мягкий шепот, где-то на краю сознания, всезнающий голос, вещающий из темного космоса, что знал ответы на все вопросы, что успокаивал даже в самые тяжелые времена, согревая и убеждая, что все будет хорошо. Та сила, что не отпускала его, тянула обратно на землю, когда душа готова была покинуть тело, держала крепко, не давая умереть, теплый голос, мягкое прикосновение, твердая уверенность и решимость в груди — всего этого больше нет, все это покинуло юного короля Штормграда и сломало его, словно сухие ветки.
— Мой отец был настоящей легендой. Он отстроил этот город заново, он сражался с драконами, с мертвецами, он стал настоящей живой легендой, героем, на которого все ровняются. И вдруг его не стало... — Андуин медленно поднимается с колен, продолжая смотреть на витраж, словно в его переливах ища ответы на свои вопросы. — Я унаследовал его корону, но  не сделал ничего, чтобы заслужить ее. Пока вы там, на Расколотых островах, умираете сражаясь, я торчу в крепости и просто слушаю очередной план атаки, который даже придумал не я. — Юный кроль стянул с себя синий камзол, на котором золотом был вышит лев, его регалии по праву рождения. Стянув кольцо с гербом, он положил его на алтарь. — Мне нужно в город, мне нужно на улицы. Я так давно не был на улицах, я совсем не знаю о чем сейчас говорит народ... есть ли у них надежда. Есть ли она у нас всех. — Хоть немного, та вера, которая от него отвернулась, бесконечный свет будущего, что потух перед глазами и не зажигается. Андуин снимает ремень с тяжелой пряжкой, все то, что может отличить в нем человека высшего сословия, сверху накидывая старый походный плащ с вышитыми пандаренскими узорами, который ему подарили в храме белого тигра, чтобы не замерз на высоте, уже истертый, но все еще такой же теплый.  — Я буду рад, если ты составишь мне компанию. Встретимся у фонтана.
Андуин нырнул в один из проходов, которыми пользовались служки, по узкому коридору проходя мимо ряда одинаковых дверей, за некоторыми из них слышалось сонное сопение, бормотание и даже храп. Он точно знает, что Седогрив бы не прислал героя одного, натыкав стражи на каждую из дверей. Вот только Генн не его отец, Вариант точно знал, что двери принца никогда не останавливали. Андуин запрыгивает на стойку с посохами, подтягиваясь и коленями упираясь в подоконник, с этой стороны никаких витражей, жилые комнаты просты и аскетичны, как и требуется от соборного прибежища и обязательно рама отворяется, чтобы проветривать и впускать свежий воздух. Король спрыгивает на мягкую траву, боль в костях тут же дает о себе знать, заставляет морщиться, он видит окна приюта, в которых уже не горит свет и сворачивает направо, стараясь держаться в тенях, стражники у главного входа лениво переговариваются и в такой час уже носом клюют. Он вновь видит знакомую фигуру и слабо улыбается, хотя бы в этом он будет не одинок.
  — Время молитвы истекло.  — Андуин подает руку, утягивая за собой, в сторону жилых домов.[nick]Anduin Wrynn[/nick][icon]https://i.imgur.com/fbWIoaS.png[/icon]

Боль, холод, пустота, чернее самой вязкой ночи. И одиночество. Оно его самый главный спутник в последнее время. Попытки стать сильнее, древние заветы, вдалбливаемые с самого детства и так рьяно им отвергаемые в простом детском желании идти против. Все это обрушилось на него чувством вины, невозможностью сделать хоть что-то по-настоящему важное. Оно холодом морозного дождя забирается за воротник, заставляет дрожать, а желудок скручиваться от отвращения к собственному бессилию.
Его город — его родной город — серые камни, запах моря и сухих водорослей с порта, крики чаек и звон корабельных колоколов при швартовке. Он помнил здесь каждую улочку, каждый поворот, редкие узоры на кладке, высеченные мастерской рукой. Переплетение прямых углов, узких закоулков, сплетающихся в несокрушимую паутину. Этот город совсем юн, по сути своей он одного с Андуином возраста, где-то там, под пластами катакомб еще хранятся старые его кладки, те, которые не сожгли и не растоптали при первой войне, но все, что открыто для солнца, по меркам других, совсем юное еще поселение — такое же юное, как и правитель, ныне на него обреченный.
Отец говорил, что город вытерпел многое — его разрушали, сжигали, засыпали землю солью, чтобы ничего тут больше не могло взойти. Но каждый раз они вновь и вновь отстраивали все заново — пытались наладить ту счастливую жизнь, о которой мечтали несмотря ни на что. Несмотря на все те ужасы, что пришлось пережить и что еще ждали впереди…
Он бегал по этим улочкам, отбивая ритм по этой брусчатке, разбивая коленки, царапая ладони, залезая на очередное дерево, стараясь изучить все и сразу. В его старом мире всегда светило солнце, пригревало, ложась на макушку и на щеки, легким бризом с моря припорашивая, смешивая с запахом спелых яблок, под которыми гнулись ветви. В его старом мире не было запаха крови, грозовых туч, окрашенных ядовито-зеленым цветом и боли в каждом суставе. Его кости крутит и изнутри словно выжигает, уже бесполезно хвататься там, где когда все надломилось и треснуло, под бледной кожей, за мышцами, что сводит судорога, хрустальный скелет, который заново подлатали, но трещины никуда не делись и они все так же прекрасно видны, сколько их не прячь. Андуин себя уже очень давно сломанным чувствует, действительно переломанным. Словно неисправная игрушка, которую бросили на эту мостовую и все, что остается, так это смотреть на прохожих, которым до тебя нет абсолютно никакого дела...
Голос рядом заставляет вынырнуть из этих мыслей, как из ледяной воды. Теплая ладонь сжимает крепко, разгоняя кровь по венам, заставляя смертельный холод и боль отступить хотя бы на мгновение. Он улыбается, слабо и вымученно, но иначе уже просто не умеет. Его вера потухает, словно пламя коста, который присыпали землей, какие-то отдельные угли, что все еще слабо тлеют, но нет в них ни тепла, ни, тем более, света.
— Я знаю Штормград как свои пять пальцев — этот город, в котором я родился, в котором я рос. Каждая улочка здесь мне знакома, как и те, кто на них живет... — Сапожник, что у собора обитает, женщина, что постоянно кормит всех местных кошек, кожевники, виноделы, портные и ювелиры; люди и не только, для них этот город так же важен, как и для самого Андуина, они смотрят так же, чувствую так же. У них тревоги и заботы личные отошли на второй план, вперед же выступил страх перед неизвестностью, перед тем ужасом, что тучами собирается на далеких берегах, но при этом и столь близком. В какой момент на горизонте объявится корабль противника? В какой момент ядовитый огонь пожрет их дома и их родных? Все жители города, такие разные, но такие добрые и отзывчивые, привыкшие к тому, что в их столицу устремляются сотни искателей приключений, принимая их распростерто, а не ощетиниваясь и отгораживаясь стеной высокомерия. Те, кто никогда не делал зла и не желал его, кому теперь придется жить в страхе, каждое мгновение помышляя о смерти.
— Они любят меня... но они не верят в меня. — Эта правда росла и крепла. Народ смотрел на своего короля все еще как на принца, они видели в нем мальчика, что бегал по этим улочкам, что слушал и слышал, что был открытым, даже слишком, для кого-то вроде наследника. Но они не видели в нем правителя, не такого, каким был Вариан, цепкого и сильного, того, кто действительно мог бы удержать этот горд от краха в самые его жуткие времена. — Все такое знакомое... а я как-будто заблудился.
В полутьме и резких черных тенях, он рассматривает очертания домов, что расступаются, открывая вид на место, что дрожь вызывает своими очертаниями, полукруглая аллея, залитая редким светом от фонарей, с аккуратно подровненными кустами и травой, окруженная фонтанами, журчащими столь оглушительно сейчас. И гробом... в котором никого нет.
— Я не был здесь с похорон. — С тех самых, которые обернулись катастрофой, атакой демонов и попыткой лишить Альянс всей верхушки власти. Легион четко обозначил, что не будет давать время на траур и использует все свои силы, чтобы смести и этот мир тоже, как и десятки до него. Андуин поднимает голову, рассматривая барельеф, на котором выбиты слова о чести и смелости, о добродетели и справедливости. — Каждый день, с момента его смерти, я вновь и вновь просил Свет ответить мне, сказать, обрел ли отец покой. Но Свет молчит и я не знаю, что теперь делать... Как мне вести народ и говорить им о том, в чем я и сам не уверен? Как мне говорить с советниками, которые видят перед собой только маленькое дитя, — Андуин слабо улыбнулся. — То, что Генн позвал тебя, лишь только подтверждает мои слова. И как мне... продолжать верить в Свет, если в самые тяжелые времена, вместо помощи, я получаю лишь только холодное молчание? Где все то, о чем постоянно поют жрецы, где яркий луч света в непроглядной тьме? Где тот голос, что должен дарить надежду? Почему за все года служения я не получаю ровным счетом ничего? В этом и есть милость Света — бросить в самый темный час...[nick]Anduin Wrynn[/nick][icon]https://i.imgur.com/fbWIoaS.png[/icon]

Штормград похож на уставшего раненого зверя, притихшего под хмурыми тучами, прикорнувшего в попытках отдохнуть, оправиться от необычайно тяжелого дня. Того самого, что все перевернул с ног на голову, изменил восприятие, поломал и бросил, словно пришедший в негодность инструмент.
Когда первые вести только дошли, они казались эфемерными, очередная напасть, о которой сообщают в тронном зале, черные строчки на белом пергаменте, зачитываемые выправленным голосом, о том, что где-то там, очень далеко, очередной враг. Андуин смотрел на отца, сидящего на троне, для них это была не такая уж шокирующая информация — новый враг. Для Азерот врагов было необычайное множество, тех, кто пытался разорвать ее изнутри, выпить силу, такая манящая в своей спящей мощи, которую можно забрать, стоит только протянуть руку. Пылающий Легион отбрасывали уже два раза, они вновь и вновь пытались подползти с разных сторон, используя методы бесчеловечные и жестокие, обращая людей против своих же, пленяя души, заковывая в цепи и пытая. Оскверняя, в прямом смысле этого слова, ядовито-зеленой жижей просачиваясь сквозь землю и кожу.
Но разве они не одерживали победу вновь и вновь? Разве могло ли быть иначе, представить себе, что эта схватка будет проиграна? После всего пережитого... возможно. Ослабленные, несущие потери в непрекращающихся схватках, они столкнулись с теми, кто все это время копил свои силы и выжидал, чтобы нанести удар, раскрошить все представляющее их существование на мелкие осколки, точно так же, как сейчас раздроблена казалось его собственная, душа, смятая где-то внутри, где у сердца когтистая рука сжимает до боли, впиваясь своими когтями, а Свет молчит, безмолвствует, словно в этой боли нет ничего такого. Все страдают — все умирают. Смирись.
— Отец рассказывал мне, как видел горящий Штормград. Старый Штормград, от которого остался один единственный квартал. Как рушились постройки, сгорали в жарком пламени, а жители только и могли, как наблюдать издалека за неподконтрольной стихией и буйством врага. — У горла стоит горький ком, который он сплюнуть не может, горечь и обида, внутри него цветущие ярким цветом, как самый плотоядные из цветов. — Я бы хотел дарить им надежду на то, что все будет хорошо. Но где мне самому ее взять? А если ее нет, то что же, остается только врать?
Вера удивительный двигатель — вера способна на многое. И самый яркий свет пробьется через непроглядную тьму, освещая тебе тропу, по которой стоит идти — так написано в псалме о Свете, но сейчас, смотря на пасмурное небо, Андуин не видит ни единого проблеска, что мог бы пробиться через это ядовитое марево. Он проводит пальцами по холодному камню, по выбитым словам прощания на саркофаге, на пустом саркофаге, внутри него нет ничего, полнейшая пустота, даже костей не осталось от прошлого короля, чтобы можно было отдать им почести, лишь только память, на которую давит неподконтрольное горе.
— Спасибо. — Он прикрывает глаза на мгновение, слова поддержки кажутся такими странными, незаслуженными. Он не тот, в кого и правда можно верить, всего-лишь мальчишка, оказавшийся на троне и полностью лишенный возможности на что-то повлиять. Для военных переговоров есть генералы, прожженные войной изнутри, долгими годами схваток; для экономических дискуссий есть счетоводы, для дипломатии есть советники и он стоит где-то в стороне, всего-лишь символ, крайне бесполезный и ни на что не годный. И конечно же есть великие герои для подвигов, кои будут воспеваться. — Ты делаешь так много для этого мира и для меня. Я не знаю никого лучше, кто бы подходил на эту роль, кто бы действительно так заботился о других. И то, что ты сейчас здесь еще раз это подтверждает... нет никого добрее и отзывчивей, чем ты, мой друг.
Друзья... у него ведь было много друзей, не так ли? Он находил их среди тех, кого должен был считать врагами, протягивал руку  и пытался выстроить мир в котором все находят общий язык и забывают старые обиды. Но как ему самому теперь забыть одну, самую главную обиду, что внутри него трупными червями копошится.
   Орда бросила отца умирать.
И Велен абсолютно прав, что сейчас не время для припоминания подобных моментов, нет возможности воевать на два фронта, одновременно борясь за жизнь и мстя за своего погибшего правителя, оставленного на растерзание демонов. Но он так же понимал и боль тети Джайны, ее горе и невосполненное чувство справедливости, что и его самого рвало изнутри и винить ее за это не мог. Мир рассыпался, через пальцы утекал пеплом вниз, а он мог только смотреть как последние его песчинки исчезают на ветру.
— Пойдем в крепость, кажется я и правда слишком много драгоценного времени провел гуляя по городу. — Хотя какая разница, все-равно его никто не собирается слушать, все-равно никто не будет воспринимать его как равного, всего-лишь мальчишку. Неприятные мысли, ядовитые, но вытравить их из себя непросто, они продолжают забираться в подкорку, подтачивая изнутри. Покой приносит лишь отсутствие одиночества, чужой дух помогает собраться, разместить все свои мысли по рядам, как и следует — аккуратно, чужие слова греют теплом и вселяют хоть немного уверенности, возможности, что все происходящее еще можно контролировать, схватить за вожжи и попытаться остановить неумолимый галоп прямо в пропасть. От таких мыслей становится теплее, становится спокойней.
— Юный король станет великим лидером. я это предвижу. — Скрипучий голос Велена выбивается из тишины узких коридоров. Андуин замирает, хватает дренейку за руку и тянет за собой, приложив палец к губам. Когда-то давно он прятался за этими гобеленами от жутко надоедливых нянек и очередной порции агентов Матиаса Шоу, приставленных к юному принцу, чтобы ненароком не удрал опять в город, раньше пространство между стеной и гобеленом казалось необъемным, сейчас же оно стало узким и тесным.
— Пророчествами войну не выиграть. У парня доброе сердце, но он слаб. — Андуин везде узнает голос Седогрива, чуть лающий, рычащий, словно и правда зверь внутри беснуется, многих этот рык пугал, сам же король ловил себя на мысли, что этот голос его... утомляет.
—  Свет силен в Андуине. Он научится быть королем, мы должны верить. — Каждое слово пророка сопровождалось мерным стуком посоха о каменный пол, голоса становились громче, советники были очень близко, проходили ровно перед той нишей, куда юркнул правитель и герой, прячась словно малые дети от наказания.
— Этого недостаточно, пророк. — отрезал гилнеаский правитель. — Андуина не было на Расколотом берегу. Он не видел как наши солдаты жертвовали собой... — по ту сторону послышался возмущенный вздох. Андуин ощутил, как в груди что-то болит, так сильно и отчаянно, заставляя руку приложить к ноющему от чужих слов  сердцу. — Король должен знать цену своим приказам и отвечать за них. Если простой компас подорвал его дух, что будет, когда война придет в Штормград?
Велен стукнул посохом об пол очень громко, что заложило уши на мгновение, советники удалились дальше по коридору, продолжая спорить и, кажется, абсолютно не заботясь о том, что спор этот может услышать кто-то лишний. Андуин выдохнул, ощутив, что все это время задерживал дыхание, внезапно притяжение оказалось слишком сильным, заставляя соскользнуть вниз, приложиться затылком к холодной каменной кладке, сколько бы не топили, а этот камень всегда оставался холодным.
— Они правы... они абсолютно правы. — Кто он, в итоге, ничего не знающий, ничего не ведающий, ни на что не способный, его помощь в конечном итоге стремится к отрицательному значению и Андуин понимает, что физически не может отказаться от той боли, что бушует внутри него штормами. Прикусывая до боли внутреннюю сторону щеки, юный король пытается сдержать досаду, рвущуюся наружу громким криком. — Я не... королевству нужен другой правитель, не такой, какого они имеют сейчас... — это была жестокая правда. Андуин вытащил из кармана старые четки, которые ему подарил еще архиепископ, истертые, на самых краях еще оставалась позолота, когда-то покрывавшая дерево, но не сейчас, не после долгих лет перебираний бусин в медидативном полусне, слушая, как космические силы отвечают на его зов. Ринн поднимается с места, отталкивается от стены, выбираясь из под гобелена и протягивая четки дренейки. — Спасибо тебе за сегодня, у меня... так много мыслей, которые еще нужно переварить. Хорошо, что ты оказалась рядом, но... пожалуйста, не придавай значения тем словам, что сейчас услышала. Сложные времена требуют суровых решений, иногда очень болезненных. Это нормально.
   Это нормально...

[nick]Anduin Wrynn[/nick][icon]https://i.imgur.com/fbWIoaS.png[/icon]