GARRETT SEBASTIAN BELLO
Гарретт Себастиан Бэлло

Troy Baker

«MORITURI TE SALUTANT»
ВВЕДЕНИЕ.
◈ МЕСТО РОЖДЕНИЯ:
Лодзь, Польша
◈ ВОЗРАСТ И ДАТА РОЖДЕНИЯ:
40 (03.07.1976)
◈ РАСА:
гримм-кицунэ; золотой лис с двумя хвостами
◈ СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ:
холост слава тебе господи
◈ РОД ДЕЯТЕЛЬНОСТИ:
владелец бара «Melrose»

«EGO TE INTUS ET IN CUTE NOVI»
ИСТОРИЯ.
◈ РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ:
Agnieszka Wójcik // Агнешка Вуйцик - матушка, кицунэ, давно уже мертва.
Kasjan Wójcik // Касьян Вуйцик - дядя, кицунэ, тоже мертв.
◈ ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ:
Гарретт не всегда был Гарретт. Точнее, был кто-то другой, слабый, зашуганный и не способный дать сдачи, не лис, больше даже крысеныш, которого легко можно было отпихнуть. Мать звала его Ладек, он казался ей таким милым и красивым ребенком, слабым, конечно, но в том мире, в котором они жили, такие дети как он могли вообще не выжить. Он плохо помнит мать, разве что, светлые волосы и голубые глаза, точно такие же, какие он видит в зеркале, повезло уж очень сильно, отцовских генов ему там кот наплакал, ну и хорошо, Гарретту проще отождествлять себя с этой женщиной, нежели с кем-то незнакомым и никогда не видимым. Такие семьи, как была у них, старались не замечать - бедные, что церковные мыши на подаяние дадут, бесперспективные, что нет у них будущего, убивающие сами себя, алкоголем, наркотиками и дурными связями. Он это увидел самым первым - тьму, что царит в этом мире, он к ней приспособился, ассимилировался. И рос в ней, не боялся, протягивая руку.
Агнешка была красивой, он помнил, не только в образе человека, ее семь хвостов белого цвета были пушистыми, мягкими на ощупь, он обнимал ее узкую мордочку, когда был ребенком, когда ему хотелось плакать от голода или синяка набитого, мать обращалась в лисицу и ластилась к нему - это ощущение он не смог из себя выветрить. Был еще Касьян, с ним было худо, он вечно был где-то не здесь, а приходя домой, что-то пропадало, вновь растворяясь в небытие. И у него были глаза зеленые, а волосы каштановые, но лисий взгляд был семейный, тот самый.
Но в какой-то момент все надломилось, однажды дядя пришел, поговорил с матерью на кухне (тихо, чтобы он не услышал, лишь только шепот, перемешавшийся со всхлипами), да и остался. И смотрел дядя на него так жалостливо, словно знал что-то такое, что переменит их жизнь, например, что мамину головную боль поглаживаниями и поцелуями не вылечишь, что ее и так худое тело, ставшее словно полупрозрачным, не излечишь, и не обращается она больше, но маленький ребенок словно чувствует, ее ярких белоснежных хвостов больше нет - исчезли, один за другим, пока сама она угасала словно пламя на обмякшей свечи.
Похорон он не видел, Касьян собрал их вещи и увез от таких знакомых стен на первом же Икарусе, дребезжащем словно ведро, в которое камней накидали. Дядя привез его к старым улицам и новым запахам, к неизвестному и пугающему, но все такому же темному, а значит, маленький Ладек справится, он к такому привык.
И ведь действительно привык. Варшава в этом ничем не отличалась, размерами, разве что, а ночь тут такая же темная, ну а звезды на небе лишь немного сдвинуты, совсем незаметно. И они вновь в привычном, только теперь нет нежных рук, доброго голоса и ясных глаз, чтобы успокоить его сердце и маленький Ладек начинает ненавидеть этот мир, огрызается на него, шипит, с боем вырывает не ему причитающееся. Дядя не особо размышлял о том, что делать дальше, как что - выживать. Сначала он ходил по людям, по разным, от них пахло табаком, спиртом и пряностями, он делал для них работу, плохую, неудачную, а затем возвращался обратно, чтобы помочь племяннику зализать очередные раны - улица учила его жестоко, разбивая все надежды о мощенную мостовую. В школе на него смотрели с прищуром, слишком уж шибко умным он был, для своей жизни, такие как Ладек должны во всем быть самыми последними, но он посмел был лучше каждого из своих сверстников хотя бы в этом. И в первый раз обратился он не так, как следовало, как было правильно, при нужном наблюдатели. Его загнали в угол, с палками и камнями, хотели прижучить, проучить, а он спрятался за коробками и в какой-то момент стал удивительно маленьким и незаметным, слух обострился, все стало таким четким, а четыре лапы несли так быстро вдоль по переулку, обратно в грязные комнаты, что он называл домом. Он забрался в разбитое и заделанное клеенкой окно своей комнаты, свернулся под одеялом и впервые за несколько лет отчаянно скулил по матери, вспоминая уже потерянное.
Касьян быстро вернул его с небес на землю, говоря, что пацан уже "созрел" для нормальной работы. Всего-то нужно обратно в лиса перевернуться, в доме лазейку найти, да пока хозяева спят вынести все, что дорого стоит. Он не мучился угрызениями совести - так надо было чтобы выжить; в нем не было жалости к обкрадываемым, они жили слишком хорошо, чтобы знать печали, что познал он сам. Все было по праву. Да и нравилось ему это все красивое, что он раньше не имел, но теперь был в праве забрать. Тянулся он к прекрасному, особенно к картинам, обожая их, не замечая, как фыркает Касьян, словно его тут и нет.
С людьми дядя свел его скоро, точнее, его заставили, не просто кто-то, но древние и опасные, каких нужно остерегаться, они, кажется, в молодом лисе были заинтересованны больше, чем в старом. Он ведь был как глина, из него лепи, что хочешь - что и сделали.
Первое, что им понравилось - жадность у малого не перепрыгивала через здравый смысл, да и умный он был не по годам, а мир-то этот развивался. Зачем им какой-то форточник, смотри, тут сейчас понабежит полиция и не скрыться. Нет, им нужен был кто-то больший, кто-то умней и проворней, незаметней и деликатней, чем просто ребята в лыжных масках. Потому что в особые дома через форточку не пролезешь, под забором не прокопаешься, тут хитрее надо быть - как лис. И вот уже и одет он хорошо, и кормят его даже, что он вытягиваться стал, а после школы его на своей подбитой машине забирает один из нужных людей и отвозит на спортивные занятия, ему даже форму купили. Смешно было то, что голодный и немного диковатый, он все же смог выбить себе место под солнцем, место в оксфордском университете, конечно, не без помощи его патронатов, что лелеяли свои всходящие побеги в виде перспектив. Он стал кем-то другим, настоящим, впервые вышел на свет, с удивлением осознавая, насколько же окружающий люд может быть наивен, а он сам до кончиков хвостов пропитан ядом. С этим нужно было что-то делать, добрее нужно было быть, себя найти, осознать и переварить. В другой стране не только язык другой, само отношение к жизни какое-то искаженное, а сколько лиц и мнений вокруг, что нельзя не проникнуться. Можно было гордиться собой Ладек Вуйцик родился как никто, а стал одним из выпускников самого престижного университета в области информационных технологий. Из неумеющего давать сдачи он вытянулся в того, к кому с таким побоятся подойти. Из скрытого и окрысившегося, стал он улыбчивым и веселым - жизнь-то хороша его, ведь есть с чем сравнивать.
И его ждут. И дело у него есть, особое дело. Кто-то говорит нехорошее, но если взглянуть за высокие заборы, охрану и технику, за тяжелые шторы и позолоту, то можно осознать, что нет в этом ничего плохого. Зажрались эти люди, забыли, что в тенях прячется что-то, что может сбить с них спесь. Иногда, конечно, случалось, что ловили, однажды он даже пулю в лоб получил, а после, когда очнулся, осознал, что произошло, а урок этот был выучен прекрасно. Хорошим он был вором, хвалили его часто, гордились, что вышло их долгосрочное вложение, ну а он и сам знал, что обязан им всем, а потому и не заикался. Пока Касьян не пропал...
Старый лис не мог так просто исчезнуть, перестать отвечать на звонки, не мог отпустить его и сам вор, все же последний родной человек, пусть и говенный, но ведь в свое время племянника не бросил, пытался растить, худо и бедно. А значит, нужно было искать, вновь возвращаясь в Польшу. Поиски так ничего и не давали, пока однажды он не перекинулся в лиса за старым и домом и не учуял запах Касьяна, что вел в лесополосу, где в овраге и был прикопан старый лис; да глубоко копали, надеясь, что запаха не учуят, но лисий нюх он волчьему не уступает в этом. Стреляли правильно, ровно столько, чтобы он больше не встал, явно несколько дней подряд так мучили. И ведь за что? А ведь кто... а все потому, что старый лис больше не был нужен, отслужил свое, зачем он теперь, знающий так много, не дай бог проболтается. Вот и убрали, а когда-нибудь и его самого так уберут.
Эта мысль вспыхнула моментально - нужно бежать. Сжечь все что можно, забрать все, что возможно, уходить очень и очень далеко. И еще кое-что сделать, вскрыть себе вены, где-нибудь в каком-нибудь блаженном доме, чтобы быстро в морг подвезли и свидетельство о смерти оформили. А там уже, очнувшись, потеряв еще один хвост, спохватиться и быстро улетать.
Сначала было сложней, он петлял по миру, постоянно, летая в разные стороны, под разными именами, вновь находя злачные места, вновь оказываясь среди тех, кого презирают, получая новое имя, вновь убегая. И так по три года, долго и муторно, пришлось вновь умереть, на этот раз, по собственной глупости, сунувшись совсем не туда и не в то время, связавшись не с теми людьми. Наверное, можно выдохнуть, его патронаты никогда не знали, сколько жизней у их вора в запасе, он врал, что в детстве его часто били свои же до кровоизлияния в мозг и сильно; говорил это, чтобы им дорожили, чтобы опять пулю не схлопотать. А если все же не верят, что мертв, так значит, достаточно он поматался по этому свету, и сам уже устал. За эти три года присмирел еще сильней, смирился со многим, со своей жизнью в частности. Начал делать только то, что самому нравится, в руки гитару взял, рисовать принялся, конечно, не так красиво, как художники, коими восхищался, но ведь старается. Дхарму дхамму познал, и она ему понравилась, для жизни его хорошо подходила. Он приехал в Генриетту с остатками того, что когда-то забрал с собой, как плату за долгие годы служения, имея на руках документы на Гарретта Бэлло - не удержался и все же фамилию оставил, пусть и звучит она теперь по-другому, тоска свое взяла. Он покупает старый бар «Melrose», пряча в чужих пороках свою любовь к такой жизни, к музыке и хорошей выпивке. Он уже пять лет здесь, он уже пять лет Гарретт и, кажется, даже привык. Ему почти не снится мать, но он все так же проверяет, нет ли за ним хвоста, а среди лиц тех, кто мог бы его догнать. Возможно... возможно.
◈ НАВЫКИ:
Обращаться его научили, хорошо свои силы контролировать. Он не силен физически, возможно, в этом даже своим братьям проигрывает, зато ловок и гибок, без этого никак нельзя было. И тих, тишина его главный союзник, скользить бесшумно главный залог успеха, привычки-то никуда не денешь.
Он образован, даже очень хорошо, но все свои знания когда-то спускал чтобы забирать что-то у других, сейчас его мозг в состоянии выдать беспорядочную и в этой жизни ему не нужную информацию.
И на гитаре играть умеет, зачаровывает его музыка, а в бегах было время, что следовало убить, вот он и воспользовался. Петь,
говорят, тоже умеет, впрочем говорят это надравшиеся посетители, так что верить им не стоит.

«NUNC ET IN SAECULA»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
◈ ДОПОЛНИТЕЛЬНО:
Из пяти хвостов осталось только два, ими он дорожит, бережет, помнит, как легко они могут испариться на примере матери.
На левом предплечье широкий шрам - когда-то там была татуировка, но такой легкий опознавательный знак он соскаблил самостоятельно еще в самом начале своего долгого побега. Всем говорит, что когда-то был пожар и этим плечом он пытался выбить раскаленную металлическую дверь, оттого и такое увечье.
◈ СВЯЗЬ С ВАМИ:
588230586